Собачий бог - Страница 85

К оглавлению

И протянул с невыразимым презрением:

— Уче-о-оные!..

— Ага, — согласилась Ежиха. — От них добра не жди, от ученых-то. Никчемные люди. Нелюди, одно слово.

И она пошла на свою солдатскую кушетку. Кушетка заскрипела.

Ежиха еще долго ворочалась и вздыхала, прислушиваясь: как бы наверху собаки лай не подняли.

Но наверху было тихо.

Подозрительно это, очень даже подозрительно, — решила Ежиха, наконец, засыпая.

Стрельба где-то вдали, за домами, прекратилась, только шумели, подъезжая и отъезжая, машины.

— От времечко пришло! — вдруг пропищал старик, ни к кому особенно не обращаясь. — Почище войны. А все они, ученые эти…

Возле горевшего дома суетились пожарные, милиция, спасатели.

Во дворе подняли два трупа, но в доме больше никого не оказалось.

Стали заливать водой надворные постройки. И тут вдруг появился странный человек: немытый, кудлатый, в телогрейке и босой.

— Тебе чего надо? — прикрикнул на него кто-то. — Давай, двигай отсюда, не мешай работать!

— Я знаю, — сказал Рупь-Пятнадцать.

— Чего ты знаешь? — спросил пожарный, по виду — из начальства; в огонь не лез, стоял в сторонке, наблюдал.

— Знаю, где ребятишки ихние могли спрятаться.

Пожарный начальник покосился на бомжа.

— А ты сам-то кто такой?

— Уморин моя фамилия, — ответил Рупь-Пятнадцать, уже понимая, как надо отвечать в подобных случаях. — Я у этого цыгана в работниках жил. По хозяйству. Ну, воду возил, двор убирал, дрова колол, огород перекапывал… У меня во-он в той избушке квартира была. Сначала с печкой, а потом Никифор Ермолаич, хозяин, значит, отопление сделал: две трубы вдоль стен, а в них вода кипит. От электричества.

Начальник подозвал еще кого-то. Слушал с возрастающим интересом.

— И много у них детей?

— Четверо. Старшие — Алешка да Наташка, и двое мальчишек-погодков.

— Ну, ну? — подбодрил начальник.

— Так они ж под всеми своими домами — а их тут целых четыре, — подземные ходы сделали. Запасы там хранили, вещи разные. Ходы надежные, стены бетонные или кирпичные. Из одного дома можно было в другой пройти. Только в мою избушку ход не сделали.

— Ну, ну?

— Чего «ну»? — вспылил вдруг Рупь-Пятнадцать, вскинув голову. — Искать надо люки в подполье, во всех трех домах оставшихся. Ребятишки наверняка от огня в подполье спрятались, да по ходам и пошли. Только вряд ли выйти смогут: люки везде железные, и навесные замки сверху — хозяин сам отпирал, да лишь иногда Алешке позволял…

Начальник присвистнул, поговорил с милиционером, со спасателями. Три группы бросились через двор к соседним домам, объединенным одним забором: усадьба цыган выходила сразу на два переулка, и еще одной стороной, огородом — на металлические гаражи у переезда.

Алешка сгреб всех троих, прижал к себе. Низко склонил голову, старался дышать через какую-то тряпку. Но это помогало плохо. Голова кружилась, глаза щипало, и хотелось поскорее уснуть, — до того, как пламя доберется досюда по коробкам и ящикам.

Люк вверху внезапно крякнул. Кто-то прокричал:

— Еще раз навались!

И люк распахнулся. Вниз обрушился поток воды. Алешка вскочил, перепуганный, ничего не понимающий, мокрый с головы до ног. Потянул за собой сестру и братьев.

Сверху включили фонари, их лучи забегали, перекрещиваясь.

— Вот они! — закричал радостный голос. — Нашёл! Живёхоньки!..

Один из спасателей, надев маску, спрыгнул вниз, стал выталкивать наверх сначала младших, потом старших.

Сверху их принимали еще двое, другие заворачивали в казённые одеяла, несли во двор.

— Живые, мать твою! — радостным, счастливым голосом сказал спасатель, срывая маску: там, где лицо закрывала резина, кожа была белой, а вокруг — чернее сажи. — Дыму только наглотались, но огня там вроде не видно.

— У них там, видно, пожарные датчики стояли. Богато жили, ничего не скажешь, — сказал другой.

А третий ничего не сказал. Он вышел за ворота, поглядел, как подъезжает «реанимация». И тихо скользнул в темноту переулка, по пути срывая с себя камуфляжную форму.

Форму наутро нашли местные пацанята. И долго удивлялись: как так человек бежал? Сначала шапочку снял, — бросил, потом — куртку, рубашку, тельняшку, сапоги и, наконец, штаны.

— Главное, ни майки, ни трусов нету, — авторитетным голосом проговорил Иннокентий, местный драчун и заводила, хваставшийся тем, что «вот папаша из тюряги выйдет, — он им всем пендюлей навешает». «Им» — это всем личным врагам Иннокентия, а в особенности самым главным из них — учителю химии, школьному завхозу, пожилому охраннику, и директору школы.

Потом Иннокентий, понизив голос, стал рассказывать, что у них на переулке завелся мертвец, — рассказывал главным образом для того, чтоб малышню запугать, хотя и сам побаивался. Мертвец по ночам ходил по переулкам, хватал прохожих и откусывал им головы. А все на собак думали, — оттого-де и облавы устраивать стали. Но вот, наконец, этого мертвеца вчера ночью изловили, в кусочки порубили, и увезли на свиноферму, свиньям скормить.

Аленка, которая тоже прибежала утром на пожар, послушала, и ничего не сказала. Она посмотрела на форму, проследила следы, оставленные на снегу, — и те, что были вначале, и те, какие стали потом. Поглядела — и ушла, не сказав ни слова.

Она пошла к Андрею, чтобы рассказать про пожар. Андрея сегодня почему-то не выпустили гулять.

Возле дома Коростылева остановилась белая «Волга». Из нее вышел вальяжный чинуша в золотых очочках, без шапки, с рыжими волосами и высокомерным лицом. Это был бывший помощник губернатора, а теперь — помощник Густых по фамилии Кавычко.