— Молодец! — одобрил Бракин. — Ну, сиди, грейся.
Подумал, сообразил:
— Тебе, наверно, для сугреву водка нужна?
Рупь-Пятнадцать покачал головой.
— Там, в подземелье, спирта — залейся.
— Чего ж ты им не греешься?
— Спиртом долго греться нельзя. Уснёшь — и не проснешься, — наставительно сказал Рупь-Пятнадцать.
Бракин развел руками.
— Ну, тогда не знаю, как тебе помочь. Тебя же увидят на улице — и если сразу не пристрелят, как оборотня, так точно в кутузку заметут.
Рупь-Пятнадцать помолчал, напряжённо морща лоб. Наконец признался:
— Скучно мне там.
Бракин внимательно посмотрел на него, что-то решая про себя. Потом неожиданно спросил:
— А как ты вылез?
— Дак через гараж! Они только про один ход знают, где горело. В другие спускались через подполье или через люк в сарае. А я в это время в гараже сидел. Ну, не в этом, который на переулке стоит, а в дальнем, заброшенном. Я давно тот выход знаю: вместе с Алёшкой его устраивали. Там стена не бетонная — доски. Так я эти доски отодрал и ход прокопал, метра три. Давно, летом еще. И прямо в гараж. Мотоцикл там старый с коляской. Ну, и рухлядь всякая. А запор — так себе, на честном слове. Алёшка замок поставил сквозной, с двух сторон открывается. Он тем ходом, бывало, к бабам бегал, чтоб отец не узнал. У них же нравы были строгие. А ключ я сам сделал.
— Ладно, понятно, — сказал Бракин. — Я этот гараж знаю. Он как раз на углу, а за ним — заколоченный дом. Кстати, чего ты в этом доме не живешь?
— А боюсь. Он же на продажу, соседи за ним приглядывают. Заметят, гадство, донесут, — и опять повяжут.
Он посидел, криво усмехнулся. Бракин понял, что Рупь-Пятнадцать чего-то не договаривает. То ли боится кого?
Бракин налил свежезаваренного чаю в треснувшую «гостевую» кружку, щедро насыпал сахару.
— На, грейся.
Бомж с благодарностью принял чашку. Видно, чайком он был неизбалован. От первых же глотков его прошиб пот, он снял шапку с вымытых светлых волос.
Допил. Покосился на Бракина и сказал:
— Я тебе верю. Поэтому тебе — расскажу.
Он сделал паузу, смешно морща лоб.
— Страшно мне там, в подземелье. Гости там начали появляться.
— Кто? — спросил Бракин и пригладил усики.
— Ты не поверишь — Коростылёв.
Бракин подался вперед:
— А ты его откуда знаешь?
— Ну… Я ж тут давно живу, на переулке многих знаю, а уж этого трудно не узнать.
Бракин вспомнил белое бритое лицо с глубокими складками морщин от ноздрей до подбородка, разбитое стекло в очках…
— Это точно, — проговорил он. — Такого трудно не узнать.
— Ну вот, — Рупь-Пятнадцать подвинулся ближе. — Только он не один. Ещё появляется — не поверишь, — белый волк.
— Волчица, — машинально поправил Бракин и добавил: — Почему не поверю? Поверю.
Рупь-Пятнадцать уставился на него и молчал несколько секунд.
— Дак ты знаешь?
— Пришел волк — весь народ умолк… — сказал Бракин. — Про волчицу больше всех Рыжик знает. Если бы она говорить умела, — многое бы про неё рассказала, — Бракин кивнул на дремавшую собачку, которая, не открывая глаз, только повела острым лисьим ухом.
Рупь-пятнадцать не понял, поглядел на собаку.
— Ну, так что дальше? — спросил Бракин. — Появляются они там, и что делают?
— А не знаю! — в сердцах ответил Рупь-Пятнадцать. — Прячусь я. Мельком только и видел. Проходят по подземелью, и исчезают. Я думаю, — он вовсе перешел на шёпот, — что они мой запах уже знают. Знают, что я там. Но я им не нужен. Я, чуть тень замечу, — а у меня там кильдымчик такой оборудован, коптилка горит, — так бегом в гараж. И сижу, пока не околею. Потом загляну внутрь — тихо. Никого. Я уж в гараж одёжи натаскал. Но тут морозы вдарили, — ничего не спасает. А костерок не разложишь, — дым повалит.
Рупь-Пятнадцать уныло вздохнул и повесил нос.
Бракин спросил серьёзным голосом:
— Знаешь дом, где жил Коростылёв?
— Как не знать! Проклятое место.
— Вот именно. Оттуда вся зараза и пошла.
Бракин налил еще чаю, закрыл печную трубу, походил по своей каморке.
— А больше в подземелье никто не появляется?
Рупь-Пятнадцать поперхнулся чаем, закашлялся. Вытаращил глаза на Бракина и тихо спросил:
— Откуда знаешь?
— Догадался.
— Ой, — сказал Рупь-Пятнадцать и поднялся. — Засиделся я у тебя. Отогрелся уже, и то ладно, спасибо.
Бракин положил ему руку на плечо:
— Я даже догадываюсь, кто.
Рупь-Пятнадцать съёжился и спросил жалобным голосом:
— Кто?.. — так, как будто боялся ответа.
— Наташка.
Рупь-Пятнадцать упал на табурет, вытаращив глаза.
— Как узнал-то?
— Сначала Лавров, потом Густых, потом — она. Они все мёртвые, и все ходили, как живые. Это потерянная душа, египтяне называли её Ка. И еще было предсказано, что Египет будет сражаться и победит в некрополе. В царстве мёртвых, значит.
— Ка, — тупо повторил бомж и слегка встрепенулся. — А Лавров — это кто?
— Тот, что собаку застрелил.
— Андрейкину-то? Джульку? Зна-аю!..
Бракин тоже выпил чаю, и начал быстро собираться.
— Вот что, Уморин-Рупь-Пятнадцать. Я с тобой пойду.
— В подземелье? — ахнул бомж.
— Ну.
Рупь-Пятнадцать поднялся и спросил тихо:
— А не забоишься?
— Забоюсь. Ты мне, главное, покажи, где прятаться и куда бежать. А сам можешь в своем кильдыме закрыться. К тебе они не полезут, не нужен ты им. Ты, кстати, рисовать умеешь?
— Ась?
— План своего подземелья нарисовать сможешь?
— Ну… примерно только…
— Ну-ка, нарисуй.
Он вырвал из общей тетради листок, положил авторучку. Рупь-Пятнадцать снова сел и старательно, высовывая язык, нарисовал что-то вроде лабиринта.